— «Помоги, матушка, сударушка, разлапушка, и такая и сякая! — вопил мужик… — хозяйка
родила дочку, сама хворая, того и гляди протянется; взмолилась, поезжай-де к батьке, в Рыбачью, да привези ей и детищу молитву.
Неточные совпадения
— Что ж ты не
рожаешь! — то и дело укорял он жену, — срам сказать, сколько лет вместе живем, а хоть бы
дочку ты принесла!
— И хорошо делаю, что не
рожаю. Дочка-то, пожалуй, вышла бы в тебя — кто бы ее тогда, мопса такого, замуж взял!
Всего только год жил он на Заднепровье, а двадцать один пропадал без вести и воротился к
дочке своей, когда уже та вышла замуж и
родила сына.
— У нас все не как у людей! Вот у мазулинского господина Палагеюшка
дочку родила — сейчас ее в батист-дикос нарядили, постельку розовенькую для ей устроили… Одной мамке сколько сарафанов да кокошников надарили! А у нас… э-эх… вы!
— Ну а
дочки ее такие же
рожи, как их маменька?
Зато вся деревня единодушно далась диву, когда пронесся слух, что Акулина, вместо того чтоб умереть родами (чего ожидали соседки, ведавшие домашнее житье-бытье ее),
родила Григорию
дочку, да еще, как рассказывал пономарь, такую крепенькую, что сам батюшка на крестинах немало нахвалился.
Анна Федоровна, по ограниченности ума и беззаботности нрава, не давала никакого воспитания Лизе: не учила ее ни музыке, ни столь полезному французскому языку, а нечаянно
родила от покойного мужа здоровенькое, хорошенькое дитя —
дочку, отдала ее кормилице и няньке, кормила ее, одевала в ситцевые платьица и козловые башмачки, посылала гулять и сбирать грибы и ягоды, учила ее грамоте и арифметике посредством нанятого семинариста и нечаянно чрез шестнадцать лет увидела в Лизе подругу и всегда веселую, добродушную и деятельную хозяйку в доме.
Ай, стелется, вьется
По лугам мурава,
Василий жену целует,
Борисыч жену милует:
— Душа ль моя, Парашенька,
Сердце мое, Патаповна,
Роди мне сыночка,
Сыночка да
дочку.
Роди сына во меня,
А доченьку во себя.
Учи сына грамоте,
Дочку прясть, да ткать,
Да шелками вышивать
Шемаханскими!..
Только четыре годика прожил Марко Данилыч с женой. И те четыре года ровно четыре дня перед ним пролетели. Жили Смолокуровы душа в душу, жесткого слова друг от дружки не слыхивали, косого взгляда не видывали. На третий год замужества
родила Олена Петровна
дочку Дунюшку, через полтора года сыночка принесла, на пятый день помер сыночек; неделю спустя за ним пошла и Олена Петровна.
Иная купчиха, желая знать, кого она
родит — сынка или
дочку, пудовую свечу, бывало, с собой привезет; а невеста, что за судьбой приехала, и пять таких свечей притащит Софронушке.
— Нашему брату, батенька, некогда спать, — говорил он вполголоса, когда я лег и закрыл глаза. — У кого жена да пара ребят, тому не до спанья. Теперь корми и одевай да на будущее припасай. А у меня их двое: сынишка и
дочка… У мальчишки-подлеца хорошая
рожа… Шести лет еще нет, а способности, доложу я вам, необыкновенные… Тут у меня где-то их карточки были… Эх, деточки мои, деточки!
В таборе, под кибиткою,
родила я
дочку.
Провал их возьми, когда вздумала
родить!..» — «Экой грех, экой грех! слово не мимо идет! — молвили мы промеж себя с
дочкой, — видно, хмельной!
Я такое счастье имел, что, как он сказал, что ему поза
рожи моей нравится, то и действительно он меня, как отец, жалел, и регенту бить меня камертоном по голове не дозволял, и содержал меня, как сына своего приятеля, гораздо иежнейше от прочих, а как я очень был лаской и умильно пел, то, кроме того, сделалось так, что я стал вхож в вице-губернаторский дом, к супруге и
дочке сего сановника, для совсем особливого дела, о котором тоже узнаете.